Лирика Ахматовой периода её первых книг ("Вечер", "Чётки", "Белая стая") - почти исключительно лирика любви.
Её новаторство как художника проявилось первоначально именно в этой традиционно вечной, многократно и, казалось бы,
до конца разыгранной теме.
Новизна любовной лирики Ахматовой бросилась в глаза современникам чуть ли не с первых её стихов,
опубликованных ещё в "Аполлоне". Выступавший на вечере Ахматовой (в Москве в 1924 г.),
Леонид Гроссман остроумно и справедливо говорил:"Сделалось почему-то модным проверять новые теории языковедения и новейшие направления психологии на
"Чётках" и "Белой стае". Вопросы всевозможных сложных и трудных дисциплин начали разрешаться специалистами на хрупком и тонком материале этих
замечательных образцов любовной элегии. К поэтессе можно применить горестный стих Блока: её лирика стала "достоянием доцента". Это, конечно,
почётно для всякого поэта совершенно неизбежно, но это менее всего захватывает, то неповторяемое выражение поэтического лица,
которое дорого бесчисленным читательским поколениям.
И действительно, две вышедшие в 20-х годах книги об Ахматовой,
одна из которых принадлежала В. Виноградову, а другая Б. Эйхенбауму, почти не раскрывали читателю ахматовскую поэзию как
явление искусства, то есть воплотившегося в слове человеческого содержания. Книга Эйхенбаума, по сравнению с работой Виноградова,
конечно, давала несравненно больше возможности составить себе представление об Ахматовой - художнике и человеке.
Высказывая свою важнейшую мысль о
"романности" ахматовской лирики, он писал в одной из своих рецензий: "Поэзия Ахматовой - сложный лирический роман. Мы можем проследить разработку
образующих его повествовательных линий, можем говорить об его композиции вплоть до соотношения отдельных персонажей. При переходе одного сборника к другому мы испытывали
характерное чувство интереса к сюжету - к тому, как разовьётся этот роман".
В лирическом романе - миниатюре, и поэзии "гейзеров" Анна Ахматова достигла большого мастерства.
Вот один из таких романов:
"Как велит простая учтивость,
подошёл ко мне, улыбнулся.
Полулаского, полулениво
Поцелуем руки коснулся.
И загадочных древних ликов
На меня посмотрели очи.
Десять лет с замираний криков.
Все мои бессонные ночи
Я вложила в тихое слово
И сказала его напрасно.
Отошёл ты. И стало снова
На душе и пусто и ясно".
Нередко стихи Ахматовой походят на беглую как бы даже не "обработанную" запись в дневнике:"Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стёртые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
...И я была его женою".
Иногда такие любовные записи были более распространёнными, включая в себя не двух,
как обычно, а трёх или даже четырёх лиц:
"Там тень моя осталась и тоскует,
Всё в той же синей комнате живёт,
Гостей из города за полночь ждёт
И образок эмалевый целует.
И в доме не совсем благополучно:
Огонь зажгут, а всё-таки темно...
Не оттого ль хозяйке новой скучно,
Не оттого ль хозяин пьёт вино
И слышит, как за тонкою стеною
Пришедший гость беседует со мною".